СВЯЗНОЙ ПОКОЛЕНИЙ

Иван ОМРУВЬЕ
ivan@ks.chukotka.ru

После Победы советского народа над фашистской Германией на Чукотку приехали жить и трудиться многие фронтовики. Среди них был и замечательный писатель, журналист Борис Борин, который в 60–70-х годах прошлого столетия работал в окружной газете. 23 мая ему исполнилось бы 95 лет.

Как говорил сам Борис Борин, смысл своего творчества он видел в том, чтобы создать мост между грядущими поколениями и тем тяжёлым военным временем. Пропустив через себя боль отступлений, утрат, ожесточённых боёв и радость долгожданной Победы, он в каждом своём произведении старался донести эти чувства до тех, кто будет читать их много лет спустя…

Сирень

День Победы, навылет пропахший сиренью!
Ах, какие сирени в том мае цвели,
Флагом белым махали,
Фиолетовой тенью
Вдоль дорог и фольварков за нами брели.

А солдаты ломали сирень на букеты,
со славянским размахом – охапками дров.
И пропахли сиренью мгновенья Победы –
со всех улиц, повозок, машин и дворов.

Я писал про осколки, фугасы, шрапнели…
Прежде годы прошли, чем сумел я понять:
я – поэт не войны,
а победной сирени,
мне б сирень вспоминать и об этом писать.

Флагом белым махали,
фиолетовой тенью
вдоль дорог моих давних сирени цвели.
А мы к этой,
беспечно цветущей сирени
сквозь четыре немыслимых года дошли.

Борис Михайлович Борин (настоящая фамилия Блантер) родился в Харькове 23 мая 1923 года. В 1941 году окончил московскую среднюю школу и сразу же после выпускного ушёл добровольцем на фронт. Воевал на Брянском и Белорусском фронтах пехотинцем, связистом, командиром отделения полковой разведки, командиром огневого взвода и, наконец, командиром полковой противотанковой батареи. Был ранен, награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны I и II степени, многими медалями. Победу комбат Борис Михайлович встретил на балтийском побережье под Пилау.
После демобилизации, когда ему было 24 года и за плечами осталась Великая Отечественная война, он поступил в Московский библиотечный институт, после окончания которого некоторое время работал в библиотеках столицы. Затем он избрал новую профессию – журналистику, параллельно начав писать стихи. Но по-настоящему его литературный талант раскрылся на Севере, уже в зрелом возрасте.
Первая поэтическая книга Бориса Борина «Разведка боем» увидела свет, когда автору было уже за пятьдесят, в 1975 году. За первой книгой последовали поэтические сборники «Незакатное солнце», «Эхо», «Связной», которые получили высокую оценку читателей и критиков. «Мне кажется, через мой голос они тоже говорят. Во мне живёт необходимость напоминать о них, пусть не по фамилии. Память об ужасах минувшей войны должна отодвигать возможность повторения великого людского горя», – писал Борис Борин.
В начале 1970-х годов я уже работал в газете «Советская Чукотка» и виделся с ним каждый день. Он был очень скромным, добрым, уравновешенным и умным человеком. Много курил – у него была трубка, красивая, монолитная, чем-то похожая на хозяина, такого же крепкого, будто вылитого из какого-то очень прочного материала человека…
В те далёкие годы по утрам мои коллеги, в том числе и Борис Михайлович, меня как самого молодого, а может, просто безотказного человека иногда посылали в магазин за сахаром, чаем или горячительным. Я думал, наверное, для согрева, ведь в помещении, где и сейчас находится редакция окружной газеты «Крайний Север», было очень холодно.
Много лет спустя я ещё не раз виделся с Борисом Михайловичем на презентациях его книг, семинарах литераторов Анадыря, проводимых писателями Владиленом Леонтьевым, Альбертом Мифтахутдиновым, Анатолием Пчёлкиным, Антониной Кымытваль и многими другими авторами нашей газеты.
Приходилось бывать и у него дома. Жена Бориса Михайловича Галина тоже была журналистом. В один из таких визитов, когда узнали, что я получил квартиру, они взяли и подарили мне на новоселье свой практически новый круглый стол. Такой душевный порыв очень тронул, впрочем, в этом был весь Борис Борин, солдат, журналист, литератор и просто очень хороший человек…
Ушёл из жизни Борис Михайлович в 1984 году в Анадыре, похоронен в Подмосковье. После него осталось много неопубликованных рассказов и новелл о войне, повествующих о событиях, свидетелем и участником которых Борису Борину приходилось бывать. В их числе и рассказ «Данке шён, герр лейтенант», в котором писатель рассказывает о последних днях Великой Отечественной.

ДАНКЕ ШЁН, ГЕРР ЛЕЙТЕНАНТ…

Расширив плацдарм на Пассарге, армия двинулась вперёд. Гитлеровское командование, очевидно, рассчитывало, что мы будем долго выковыривать эсэсовцев из дотов. И даже надеялось, что так и не сумеем этого сделать. А мы попросту оставили эти доты за спиной, окружив их на всякий случай лёгкими заслонами. И пусть сидят там гарнизоны, пока не надоест…
Не выдержал удара разрекламированный геббельсовской пропагандой «несокрушимый, стальной» восточный вал на реке Пассарге. Не остановили немцы на её берегах Красную армию, как обещал Гитлер. И, наверное, впервые Германия поняла, что война проиграна, что конец её неотвратим и близок. Так зачем же старикам и женщинам бежать за вермахтом, бросая дома, теряя скарб и детей на дорогах?
…Село, в которое вошла головная походная застава, ничем не отличалось от брошенных жителями сёл, где пришлось побывать прежде. Так же не ставали над трубами дымки, закрыты ворота и двери.
Решили прочесать село. С восточного края к центру пошёл комроты, с западного – я с ребятами. Первый… десятый дом. Пусто. Но тепло: печки недавно вытоплены. Значит, несколько часов назад здесь были. Куда же все подевались?
В этот дом я вошёл, как и в предыдущие – в руке пистолет, за спиной – Мишка Волков и Алёшка Борисов с автоматами на боевом взводе. Толкнул сапогом дверь и – остолбенел. Большая комната набита немецкими бабами, штук сорок их, наверное, собрались со всего села. Выдохнули одним горлом сдавленно, с ужасом: «Ах!», прижали детей к груди и замерли, вытаращившись на меня. А я стою на пороге, ну, прямо солдат русский с геббельсовского плаката: небритый, с ног до головы заляпан грязью, с «парабеллумом» в руке, а за мной – два автоматчика, стволы нацелены на баб. Только что кровь с наших рук не капает.
Женщины молчат, дети молчат и мы, ошалев, молчим. Потом я догадался спрятать пистолет в кобуру, ребята – опустить ППШ.
– Ништ шиссен, – объясняю.
Дескать, не бойтесь, стрелять не будем. Они, увидев, что их ни убивать, ни насиловать никто не собирается, залопотали что-то, заплакали. Детишки такой рёв подняли – стёкла звенят. И вдруг откуда-то, из толпы этих баб, выбегают две девчонки, лет по семнадцать, и кидаются мне на шею.
– Мы русские, – кричат, – угнанные мы…
Уткнулись в меня с двух сторон, плачут.
– Да погодите вы, девки, реветь! Расскажите лучше, что здесь происходит?
– А что происходит, – говорит одна, всхлипывая, между прочим, ладная такая дивчина, кареглазая, черноволосая, сразу видно – хохлушка. – Немецкие солдаты ушли, бабы митингуют – что делать? И за армией идти страшно, и вас ждать страшно. Мы говорим – да не станут русские убивать баб и детишек, не заведено такое у русского солдата. А они не верят и не верят. Однако остались – куда с детьми от родного дома потащишься…
– Ладно, скажи им, пусть топают по хатам. Никто их не тронет – кому нужны эти дуры?
Девки что-то залопотали по-немецки. И потянулись фрау с мешками и детьми по домам. «Данке шён, герр лейтенант… Данке шён, герр зольдат…»
Гляжу, уже кое-кто из батарейцев немецких малышей сахаром оделяет. Отходчиво русское сердце…